Имя Виктора Семеновича Сорокина, его искусство, память о нем действуют как мощный стимулятор твоих собственных поисков правды и совершенства. Он был велик талантом, скромен и беззащитен в жизни. За жизнелюбием и уравновешенностью пряталось его интеллектуальное одиночество. Среди всех нас, окружавших его, не было личности, равной ему. Он был один! В творчестве он мог соперничать только с самим собой.

Его авторитет и влияние в художественной среде были огромны. Само осознание того, что у нас есть Семеныч, это мерило профессионализма, живописного дара и человеческого достоинства, уже положительно сказывалось на нашей работе. Вряд ли найдется хотя бы один человек, а тем более художник, который, общаясь с Виктором Семеновичем Сорокиным, не испытал бы на себе его влияния. Он был чист, как дитя, и свеж, как открытое окно.

Живопись Сорокина – это волшебный сплав цвета, света, человеческого чувства и подлинной правды, правды жизни, искусства, не замутненной никакими конъюнктурными соображениями. Приходя в зал импрессионистов в Государственном музее изобразительных искусств им. Пушкина, я ловил себя на мысли: как бы здесь выглядел Виктор Сорокин? И отвечал: не проиграл бы! Считаю страшной несправедливостью тот факт, что работ Сорокина нет в Третьяковской галерее, его ниша в коллекции русской живописи ХХ века не заполнена.

Неоценимо значение Виктора Семеновича как педагога. В своей работе он руководствовался определенной системой: учил так, как учили его самого. А его наставниками были выдающиеся русские художники: С.В. Герасимов, И.Э. Грабарь, Б.В. Иогансон… Он был носителем педагогических принципов своих учителей. А мы, благодаря Виктору Семеновичу, в процессе учебы, еще многого не понимая, уже соприкасались с великим наследием русской школы живописи. Сорокин не учил нас в примитивном понимании этого слова. Он воспитывал в каждом ученике самостоятельную личность, способную решать профессиональные и творческие задачи, опираясь на свои собственные, дарованные природой способности. Он учил цельному видению как основе живописного восприятия действительности.

Своим приходом в училище он привнес новые методы преподавания живописи, что не вписывалось в общепринятые училищные правила, а именно – бережное отношение к творческим поискам воспитанников. На его занятиях работалось легко и раскрепощенно. Он был учителем очень мягким и, как нам казалось, излишне деликатным. Тихо, на почтительном расстоянии, чтобы не помешать, он совершал обход, рассматривая из-за спин наши работы. Замечания высказывал только тогда, когда в этом была острая необходимость, еще реже поправлял работу ученика. И то, как он это делал, было похоже на чудо. Например, моя темная, замученная акварель под его кистью, смывшей с листа лишнюю краску, прямо глазах стала прозрачной и яркой, на предметах появился свет и объем. Наклонившись ко мне, Виктор Семенович тихонечко произнес: «Водички надо побольше. Запомни, акварель водичку любит». Подойдя ко мне в самый критический момент, учитель пришел на помощь и преподал наглядный урок, который я запомнил на всю жизнь.

Виктор Семенович умел превратить учебу в сплошной творческий процесс. Он никогда не давал готовых рецептов. Даже указывая на конкретные ошибки, он решение задачи предоставлял самому ученику. В этом была своя логика. Искусству научить невозможно. Художника можно только воспитывать. Своеобразно он выражал одобрение и даже похвалу: «Вот-вот! Давай, мажь, мажь! Дело идет!». Кто-то его спросил: «Как научиться писать хорошо?». Он ответил: «Надо написать хорошо, затем все испортить и снова написать хорошо». Еще Виктор Семенович пояснял: «Краску надо пропускать через себя», – при этом он делал красноречивый жест, проведя ребром ладони от лица вниз к груди и от груди к холсту.

Незабываемо проходили просмотры наших работ. Мы рассаживались вокруг Сорокина, и начиналось обсуждение. Говорили в основном мы, а он изредка вклинивался спокойным, тихим голосом, как всегда, с короткими и точными замечаниями. Он терпеливо наблюдал за нашим самопрозрением, каждый раз поднимая планку профессиональных требований. Дав нам наговориться, он начинал выставлять оценки. Мы замирали в ожидании «приговора». Еще раз посмотрев на работу, он объявлял: «Три», – и немного помолчав, добавлял, обращаясь к автору: «С плюсом. Плюс – для тебя». Это была любимая оценка и одна из педагогических хитростей Виктора Семеновича. На семестровых экзаменах в его группе троек не было. Имел Сорокин и свои слабости. Являясь великолепным колористом, он к ученикам, отмеченных Божьим даром, проявлял повышенный интерес. И это вполне объяснимо.

Большое влияние на всех нас оказывал личный пример художника Сорокина. Мы часто ходили смотреть, как работает наш учитель. И это тоже для нас были неповторимые уроки.

Его талант, профессионализм и тонкая интуиция всегда находили верный путь, как к решению педагогических задач, так и к сердцам учеников. Какой же дорогой вел нас, студентов, Виктор Семенович Сорокин? Трудной, но прекрасной дорогой познания, с горечью неудач и радостью творческих открытий. И это был самый короткий путь к познанию самих себя.

Елец, 2003